«Евреи шли на смерть и пели русские песни»
Проект «Нюрнберг. Начало мира» изучил уникальный документ, недавно опубликованный на сайте Стэнфордского университета среди материалов, представленных советской стороной Международному военному трибуналу.
Документ — часть большого корпуса архивных материалов на русском языке, недавно оцифрованных и выложенных в открытый доступ. Протокол допроса был приобщен к материалам трибунала как официальное доказательство, но на заседаниях не оглашался. Возможно, это было связано с тем, что в документе речь шла о геноциде евреев, на котором советская сторона старалась не делать акцента, говоря о жертвах всех народов СССР. Кроме того, можно предположить, что представители советского обвинения посчитали излишним подчеркивать роль украинской полиции в этой и подобных карательных операциях и массовых убийствах.
Цитата:
— Утром в тот день, когда состоялся расстрел евреев, я со своими людьми, как и обычно, нес караульную службу на главных дорогах, ведущих к аэродрому. Вдруг я услышал заунывное пение, доносившееся из города, из почувствовал, что в городе что-то неспокойно. Пение все время приближалось в направлении аэродрома. Я думал — что это могло означать. (…) Неожиданно на одной из дорог появились большие группы людей. Среди них были мужчины и женщины, державшие на руках детей. Вся процессия направилась на свободное поле, расположенное перед аэродромом.
— Люди шли сами или их вела охрана?
— Люди охранялись украинской полицией.
— А кто пел песни — эти люди или нет?
— Да, это они пели песни.
— Какого характера были эти песни?
— Это были русские народные песни.
— Веселые или грустные?
— Они пели “Стенька Разин” и другие грустные русские народные песни. Однако никто из нас не мог себе представить, что должно было означать это шествие. Лишь тогда, когда эти бесконечные колонны людей достигли площадки перед аэропортом, из города появились грузовые автомашины. Из этих машин вышли полевая жандармерия и несколько милиционеров.
— Вы имеете в виду те украинские полицейские части, которые находились на службе у немецкого командования?
— Да.
(…)
Все прибывшие части были распределены группами вдоль рва и некоторым колоннам было приказано подойти ближе к столам. За столами расположились некоторые из командиров вместе с украинскими полицейскими. Люди подходили к первому столу и было видно, что они раздевались. За другим столом они сдавали ценности, украшения, которые они имели при себе. После того как они оказывались совершенно голыми, их подводили ко рву и ставили примерно в 2 метрах от края рва. Отдельные начальники подразделений отдавали приказ и люди расстреливались, а затем сбрасывались в ямы.
— Людей расстреливали группами?
— Люди расстреливались как группами, так и в одиночку из пистолетов-автоматов. Когда покончили с первой очередью, вторая очередь уже была совершенно раздета. (…) После этого выводили всех мужчин и им приказывали засыпать расстрелянных людей, еще подающих признаки жизни, хлорной известью и затем лопатами набрасывать тонкий слой земли. После этого они подвергались той же участи, что их предыдущие товарищи, которых они засыпали.
— Сколько человек было расстреляно на ваших глазах?
— На моих глазах было расстреляно 23 тысячи человек.
— Не наблюдали ли вы случае сопротивления со стороны ожидавших расстрела?
— Никакого сопротивления они не оказывали, а покорно следовали своей судьбе.
Комментирует переводчик стенограмм Нюрнбергского процесса, юрист Сергей Мирошниченко:
27 декабря 1945 года заместитель главного советского обвинителя полковник Юрий Покровский допрашивал в Нюрнберге немецкого офицера Эрвина Бингеля (его звание не называлось). Этот офицер дал показания о том, что, во-первых, стал свидетелем массовых расстрелов евреев в городе Умани Черкасской области, а во-вторых — жестокого обращения с советскими военнопленными в импровизированном временном лагере.
Текст этого допроса — официальное доказательство, которое было приобщено к материалам дела и имеет регистрационный номер СССР-111. Но во время выступлений советских обвинителей на Нюрнбергском процессе ни сам документ, ни выдержки из него не оглашались. При этом судьи обязаны были его рассмотреть, потому что он находился в материалах дела.
В документе отражены впечатления офицера, который должен был обеспечивать оцепление в районе аэродрома Умани при организации массового расстрела местных евреев “зимой 1941 года, в начале ноября”. Он описал, как во время несения службы услышал приближающееся пение русских песен и обнаружил, что идет большая группа евреев (так он оценил их по внешнему виду). Обвинитель даже уточнил, какие песни пели евреи, и Бингель ответил, что русские народные, грустные — он запомнил песню о Стеньке Разине.
Этих евреев привели к аэродрому, где уже были подготовлены противотанковые рвы. Подъехали грузовики, поставили столы и стулья, на которые сели сотрудники айнзацгрупп и украинской вспомогательной милиции, которая, так сказать, «обеспечивала порядок» на месте казни. Евреи сдавали перед этими столами одежду и ценности и шли к рвам. Первыми расстреливали женщин и детей, они падали в яму, потом мужчины-евреи засыпали первый слой убитых известью и сами становились на край рва. Их тоже расстреливали. Всего, по словам Бингеля, в Умани было расстреляно 62 тысячи человек, из них 23 тысячи — на его глазах.
Вторая часть допроса касается обращения с советскими военнопленными. Описаны сцены, когда военнопленным не хватало еды (вместо 70 тысяч человек пищу готовили всего на 2 тысячи), происходили постоянные драки. Разнимая дерущихся, немецкие солдаты убивали советских военнопленных, а кто-то прямо на месте умирал от голода.
На мой взгляд, именно из-за того, что этот офицер описал участие украинской милиции в операции по уничтожению евреев, документ хотя и приобщили к материалам дела, на процессе оглашать не стали. Советская сторона много говорила о зверствах нацистов, но старалась не педалировать именно уничтожение евреев. Во всех актах Чрезвычайной государственной комиссии упоминаются прежде всего «советские граждане», а здесь идет речь конкретно о евреях.
В чем же ценность документа? Свидетели на процессе говорили, что либо не знали о происходящем с евреями, либо не видели, либо не принимали участия. А здесь — очень ценное признание не просто гражданского специалиста, а немецкого офицера, который во время допроса даже выразил готовность свидетельствовать об этих фактах на заседании трибунала. Это дорогого стоит! При этом допрос был проведен не в Советском Союзе, а в Нюрнберге, в американской зоне оккупации, офицеру ничего не угрожало и он дал показания добровольно.
Еще важная деталь — Умань до революции была одним из важных еврейских центров в Российской империи. Здесь похоронен рабби Нахман, основатель такого течения в иудаизме, как брацлавский хасидизм, и к его могиле еще с 1820-х годов устремлялись паломники. Конечно, в советское время паломничества прекратились, но все равно местные жители почитали могилу ребе. И вдруг эти люди — конечно, укорененные в еврейских обычаях и традициях, — поют русские песни! Это неожиданное и удивительное проявление смешения разных культур.
Подготовили Даниил Сидоров и Леся Орлова
Информация взята с сайта nuremberg.media
