Между геноцидом и преступлениями против человечности
Как Нюрнбергский трибунал повлиял на международное право
Нюрнбергский процесс стал первым подобным в истории, превратившись в суд над режимом и целой эпохой – эпохой нацизма, в которую Германия погрузилась на полтора десятилетия. Он дал мощный импульс развитию международного права. В частности, ввел понятие «преступления против человечности», которое мы используем сейчас. Формирование нового термина, ключевого для правозащитного процесса, происходило в жарких юридических спорах и даже интригах вокруг двух концепций – «геноцида» и «прав человека». О ключевой для современного мира правовой коллизии рассуждает Георгий Бовт.
Приговор эпохе и режиму
Первый день судебных слушаний Нюрнбергского трибунала 20 ноября 1945 года вел британский судья Джеффри Лоуренс. Каждой делегации от стран-победительниц было доверено огласить свой пункт обвинительного заключения. Американский прокурор зачитал пункт о сговоре в целях совершения военных преступлений. Британский – о преступлениях против мира и безопасности человечества. Французский обвинитель огласил пункт о военных преступлениях, включая геноцид, и преступлениях против человечности в отношении стран Западной Европы, представлявший СССР 38-летний Роман Руденко (тогда генпрокурор Украинской ССР, а позже – всего СССР) – в отношении Советского Союза и стран Восточной Европы. Далее в течение почти года состоялись 403 судебных заседания, опрошены 240 свидетелей, изучены более 300 тысяч письменных показаний. Из 24 обвиняемых 13 были приговорены к смертной казни (один – Мартин Борман – заочно), трое к пожизненному заключению, четверо к разным срокам, трое оправданы. Самое любопытное, что, по опросам, проведенным в 1946 году, 80% немцев посчитали приговор справедливым, а вину подсудимых неоспоримой. А ведь несколькими годами ранее они восторженно салютовали этим убийцам…
Трибунал признал преступниками не только конкретных руководителей Третьего рейха, не только руководство нацистской партии, но и целые организации, составлявшие политическую инфраструктуру гитлеровского режима: карательную организацию (СС), службу безопасности (СД) и тайную полицию (гестапо). Все преступления разделили на три блока: против мира (планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны в нарушение международных договоров); военные преступления (нарушения законов или обычаев войны); преступления против человечности (уничтожение целых народов, создание специальных лагерей для уничтожения мирного населения и т.д.).
Мы уже привыкли, что Нюрнберг прочно ассоциируется именно с термином «преступление против человечности». Однако, как ни странно, именно такая квалификация злодеяний нацистов сформировалась не сразу, а постепенно, в жарких юридических спорах.
Прежде всего надо учитывать, что само международное право находилось тогда в начальной фазе развития. Пусть итоги Первой мировой войны и распад сразу нескольких империй способствовали росту авторитета права, в котором искали решение, например, таких актуальных проблем, как рост национализма и защита прав нацменьшинств. Когда создавалась Лига Наций (робкий прообраз ООН), обсуждался вопрос о том, чтобы членство ряда стран было увязано с обязательством предоставить равные права нацменьшинствам. Но почему-то на практике создатели Лиги Наций обратили это требование только к Польше, которой достались в том числе отдельные «лоскутки» распавшейся (ее так и называли ее – «лоскутной») Австро-Венгерской империи. Да и сама Польша обрела независимость, выйдя из Российской Империи.
Против того чтобы распространить этот принцип на весь мир, как нетрудно догадаться, выступили колониальные державы, прежде всего Великобритания. Мол, не вмешивайтесь с вашим «международным правом» в дела нашей «суверенной империи». А Польше в результате его навязали: права ее нацменьшинств, — а она взяла на себя обязательства предоставить гражданство жителям новых территорий, например, вошедшего в ее состав города Львова, — стали обязательствами международного уровня. Это было зафиксировано в так называемом Малом Версальском договоре.
Однако, как показала дальнейшая история, «избирательный принцип» в правоприменении ведет к его неизбежному подрыву и дискредитации.
Кстати, Польша, едва подписав с Германией свой пакт о ненападении (за четыре года до СССР), договор о нацменьшинствах денонсировала. Не лезьте в наши внутренние дела, сказали гордые поляки миру. И, хотя тот же антисемитизм в предвоенной Польше не достиг масштабов (и репрессий) нацистской Германии, он все же представлял собой явление весьма мерзкое, причем, по сути, проводимое на государственном уровне. И никакое «мировое сообщество» в этом вопросе Варшаве было не указ. Как, впрочем, и Германии до поры.
В Европе того времени (и тем более за ее пределами) безраздельно господствовало представление о том, что государство, исходя из своего суверенитета, может делать со своими подданными все, что пожелает, так что любая дискриминация по национально-религиозному принципу не считалась юридически «незаконной» (разве что морально осуждалась) с точки зрения едва зарождавшегося тогда международного права. Но тогда, получается, и нацистские (те самые, «нюрнбергские») законы 1935 года о чистоте арийской расы тоже вполне укладывались в эту норму? И, заметим, их никто, по сути, не оспаривал на международном уровне до начала Второй мировой войны: для этого просто не было формальных правовых оснований.
В нацистской Германии, например, согласно закону 1935 года о браке и помолвке, внешне здоровые братья, сестры и дети наследственно неполноценных людей могли вступать лишь в такие браки, которые будут бездетными. При вступлении в брак стал обязательным обмен справками о наследственных особенностях семей. Насильственная стерилизация «некачественного человеческого материала» приобрела массовый размах. Решение о стерилизации принимали специальные суды «наследственного здоровья».
Этой унизительной процедуре подвергались те, кого сочли страдавшими слабоумием, шизофренией, маниакально-депрессивным психозом, эпилепсией, врожденной слепотой или глухотой, а также рядом генетических заболеваний. Не имели права на производство потомства хронические алкоголики и больные туберкулезом, сифилисом и гонореей. Мало того, нацисты придумали также специальный термин «моральное слабоумие», под которое можно было «подогнать» кого угодно. Например, тех, кто «не признавал общественно принятых норм поведения», «не был в состоянии вести рентабельное хозяйство» или «не осознавал ответственности за воспитание детей». Слабоумными со всеми вытекающими последствиями могли посчитать и детей, например, неуспевающих в школе или страдающих какими-то детскими болезнями. С середины 30-х до 1945 года принудительной стерилизации подверглось от 360 до 450 тысяч немцев. Однако жертвами нацизма эти люди так и не были признаны, а никто из врачей, работавших в судах наследственного здоровья, не понес наказания.
Лишь после начала войны воюющие державы стали задумываться о том, что делать с нацистами после победы. Изначально речь шла о наказании именно за военные преступления, понятие каковых (как и международных правил ведения войны) сформировалось еще к началу Первой мировой войны и даже ранее.
В 1942 году девять европейских правительств в изгнании, включая те, что представляли Польшу и Францию, подписали так называемый Сент-Джеймсский договор, где было зафиксировано намерение покарать нацистов за злодеяния, творимые на оккупированных территориях по отношению к мирному населению. Однако в условиях войны информация об этом была довольно скудной, всех ужасов в оккупированной Европе, да и в Англии и США тогда не знали. О том, какие зверства чинили немцы в далеком и «непонятном» СССР, имелись самые отрывочные представления.
Геноцид или холокост?
В любом случае речь шла изначально именно о военных преступлениях. Не было еще самого понятия «преступления против человечности», и тем более не было привычного сейчас для юристов-международников термина «геноцид», под которым как раз понимают целенаправленное уничтожение определенных групп людей, либо совершение в их отношении других гуманитарных преступлений, включая уничтожение языка, культурного наследия и т.д. Это, собственно, именно то, чем занимались нацисты в оккупированных славянских странах и особенно жестоко – в СССР.
Вот, например, лишь одна трагическая история, которая так и не стала широко известной до сих пор. Все знают о трагедии белорусской деревни Хатынь, где фашисты сожгли 149 человек. А вот в великолукских деревнях Санники и Андрюково в марте и октябре 1942 года погибли 385 и 360 жителей. В марте 1944 года гвардии капитан юстиции Талашкин, прибыв в недавно освобожденные Великие Луки, начал допрашивать выживших свидетелей, проводить эксгумацию жертв и медицинскую экспертизу. И вот лишь один рассказ. Полетаева Анастасия Ермолаевна, 45 л., место рождения: д. Замошье Великолукского района Калининской области; домохозяйка, русская, беспартийная; не судима; колхозница. «Начали собирать граждан – мужчин в одну группу, а женщин и детей — в другую группу. Я с Феней вышла из хлева, и мы ползком хотели уйти и спрятаться, но нам попались два немца. Один из них приказал нам идти в группу граждан, а другой приказал запрячь им лошадь. Мы начали запрягать лошадей, запрягли семь лошадей, по одной лошади в санки. Эти немцы забрали лошадей, погрузили на все сани разного имущества граждан и уехали по направлению к д. Бачево.
Мы не пошли в группу граждан, а снова спрятались. К нам прибежал один старик и девочка, которые выскочили из горевшего дома, фамилии их я не знаю. Собранных в группы людей – мужчин, женщин, детей немцы расстреляли, а деревню Санники сожгли в домах.
К вечеру 17.03.1942, когда немцы расправились с мирными жителями, они уехали в дер. Бачево. Я, Феня, старик и девочка пошли посмотреть, что наделали немцы. Когда подошли туда, где стояли группы граждан, мы увидели кошмарную картину – лежат кучи трупов, некоторые из граждан были живы, услышали наш разговор, начали поднимать головы. Из одной кучи трупов поднялась девочка лет двенадцати, невредима, она вытащила из-под трупов мальчика лет пяти с перебитой ножкой. Эта девочка бросилась со слезами к старику и говорит: «Дяденька, дяденька, немцы убили маму и остальных детей». Из этой кучи поднялись три женщины и трое человек раненых, остальные четыреста человек были расстреляны и сожжены.
Что это, если не геноцид?
Сам термин «геноцид» впервые был предложен Рафаэлем Лемкиным, бывшим польским прокурором еврейского происхождения (с должности прокурора он как раз был выдавлен по национальному признаку), эмигрировавшим в США. В книге «Правление государств „Оси“ в оккупированной Европе», изданной в США в 1944 году, он отталкивался от понятия «холокост», встречающегося в латинском переводе Библии (а впервые оно было использовано в хрониках второй половины ХII века при описании еврейского погрома в Лондоне 1189 года). Кстати, в англоязычной прессе термин «холокост» употребляли при описании истребления армян турками в 1915 году. Теперь мы уже привыкли, что те трагические события называют именно так.
Однако ни западный мир, ни специалисты зарождавшегося международного права на завершающей стадии Второй мировой войны не были готовы в большинстве признать именно геноцид в качестве уголовно наказуемого преступления.
Сейчас мы как очевидное знаем, что нацистская Германия хотела стереть с лица Земли целые народы, изменить кардинально национальный состав Европы. Под эту политику подводилась развитая «правовая база» национального, суверенного права Третьего рейха. Уж педанты немцы (идеологи и правоведы нацизма) тут постарались все разложить по полочкам.
То, что в Нюрнберге против этой идеологии — и деяний нацистов до начала войны — не предприняли более решительных действий в плане обвинения, видимо, объясняется еще и тем, что чудовищные масштабы этих злодеяний доходили до ума правоведов постепенно и были в полной мере осознаны не сразу.
К тому же, видимо, сказывалась и инерция определенного восприятия Германии как военного противника еще со времен Первой мировой: ведь в те годы столь ужасных преступлений против гражданского населения немцы не совершали. Наконец, лишь по мере продвижения Красной армии на запад и освобождения ею оккупированных территорий обнаруживался весь масштаб злодеяний нацистов на территории СССР и Восточной Европы, сведения о которых до поры были отрывочными и не верифицированными.
Любопытно, что теоретическая возможность ввести новое понятие в зарождавшееся международное право появилась еще после окончания Первой мировой войны. Тот же геноцид армян давал к тому мощные предпосылки, и некоторые правоведы Британии и США характеризовали его как именно «холокост» и преступления против вполне определенной национальной группы. Правда, они и еврейские погромы в царской России времен Александра Третьего называли тем же словом. Разумеется, собственную колониальную политику те же британцы под этим углом зрения рассматривать были не готовы (хотя особыми зверствами англичане не отличались, однако, по сегодняшним меркам и особенно на фоне движения «Black Lives Matter», там наверняка было бы к чему придраться).
В 1921 году в Берлине состоялся процесс, который по значимости мог стать для «армянского вопроса» примерно тем же, чем в свое время «дело Дрейфуса» – для еврейского. Судили армянского студента Согомона Тейлиряна. Низкорослый, смуглый и бледный, он не скрывал, что совершил убийство приехавшего в столицу Германии бывшего министра Османской империи Талаат-паши. Но совершил его из мести за своих соплеменников, к резне которых в турецком Эрзеруме в 1915 году убитый имел непосредственное отношение.
Основную ставку защита сделала на то, что подсудимый действовал в состоянии аффекта. С чем присяжные комфортно для себя согласились, оправдав Тейлиряна. Потом Лемкин будет разбирать этот «кейс» с университетским профессорами: а имел ли право Тейлирян выступать «полицейским», который самочинно пытается восстановить справедливость? А пытались ли армяне (которых резали и убивали) обратиться в полицию в поисках законности? Да, они могли бы. Но ведь Талаат-паша действовал совершенно «законно».
Повторим: в ту пору юриспруденция исходила из того, что любое государство вольно делать с поддаными все что угодно, исходя из своей национальной юрисдикции. Был бы на то соответствующий закон. И никаким «геноцидом» или «холокостом» с юридической точки зрения это не являлось.
Позже аналогичный процесс состоялся над убийцей более знакомого нам персонажа – украинского националиста Симона Петлюры, убитого в Париже в 1926 году еврейским часовщиком Самуилом Шварцбардом. Тот таким образом мстил за еврейские погромы, чинимые формированиями Петлюры в годы Гражданской войны на Украине.
Шварцбард тоже был признан невиновным – в «непредумышленном преступлении». Таким образом присяжные в обоих случаях как бы «исправляли» тогдашние недостатки международного права.
В то же время два этих драматических процесса показывают, сколь остры были вопросы, связанные с тем, что сейчас называют «национальной идентичностью». На руинах почивших в бозе нескольких империй, распавшихся отнюдь не мирным путем «развода», а результате войны и революций. И в отсутствие того самого международного права, которое могло бы сделать этот процесс хоть сколь-нибудь управляемым. Кстати, эта вот «международно-правовая неряшливость» аукнется уже в конце ХХ века. Когда станет – тоже кровавым образом – распадаться Югославия, государство, созданное после Первой мировой войны, по сути, искусственно. Поскольку тогда великие державы вообще любили рисовать границы государств весьма произвольно, таких государств, как Югославия, появилось в первой половине и середине ХХ века немало (к примеру, Сирия или Ирак).
Как юристы «придумали» права человека, и к каким последствиям это привело
Оппонентом Лемкина во время подготовки и по ходу Нюрнбергского процесса выступал юридический советник американских и британских представителей на трибунале профессор Кембриджа Герш Лаутерпахт, один из авторов современной концепции прав человека и Декларации прав человека. Преимущественно заочная юридическая «дуэль» этих двух выдающихся правоведов описана в книге Филиппа Сэндса «Восточно-западная улица». Лаутерпахт не только не одобрял концепцию геноцида применительно к Нюрнбергу, но и приложил максимум лоббистских усилий для того, чтобы конкретный пункт данного обвинения не попал в материалы судебного дела. Его аргументация строилась на том, что, во-первых, выдвижение такого обвинения непрактично с юридической точки зрения, поскольку критерии слишком размыты, а юридическая практика выдвижения таких обвинений не отработана. Во-вторых, акцент на права тех или иных групп людей (в том числе национальных) отвлекает от защиты прав отдельной личности. Более того, защита «групповых интересов» может породить угрозу деления на «мы» и «они» и лишь усугубит межнациональные противоречия. Со своей стороны, Лаутерпахт настаивал, что в послевоенном мире именно права отдельного человека должны быть помещены в центр международного права и встать над национальной юрисдикцией. Отчасти со своей контраргументацией профессор смотрел на десятилетия вперед. Ведь сейчас порой мы действительно встречаемся со спекуляциями на сей счет: сам термин «геноцид» в устах некоторых политиков превратился в средство риторических манипуляций (современная политика вообще любит такой «хайп» на драматизации). Впрочем, это слишком деликатная тема, чтобы углубляться в нее дальше.
Мелкие юридические хитрости и «дуэль» двух правоведов
Удивительно порой, к каким изощренным интригам и хитростям прибегали люди, чтобы продвинуть идеи, в которые верили и считали правильными. Никакой корысти и даже тщеславия не просматривается.
Лично Герш Лаутерпахт предпринял немало усилий, чтобы в Нюрнберге против нацистов были выдвинуты обвинения международного масштаба, но именно в его версии. Для начала, например, он решил воспользоваться личными дружескими связями с верховным судьей США Робертом Джексоном, которого президент Трумэн назначил главным обвинителем на Нюрнбергском трибунале. При этом он тщательно скрывал от Джексона то обстоятельство, что несколько членов его собственной семьи сгинуло во время оккупации на территории Польши и Украины. А то получилось бы, что речь идет о личной мести, а это для правоведа неприемлемо. Они встретились, будучи уже несколько лет знакомыми, в Лондоне в июле 1945 года. Тогда началась работа над черновиком соглашения по созданию первого международного трибунала, подобного прецедента в юридическом праве еще не было. Изначально, например, СССР настаивал на трех обвинениях: в агрессии, злодеяниях против гражданских лиц во время войны и в нарушении законов ведения войны. Американцы предлагали добавить еще два: ведение незаконной войны и принадлежность к преступной организации (например, СС).
Для того, чтобы убедить советскую и французскую делегации (американцы были почему-то уверены, что те не поддержат их предложение) был как раз придуман новый термин, которым обозначили злодеяния против гражданских лиц в ходе войны, – «преступления против человечности». Его придумал Герш Лаутерпахт.
Любопытно, что на обвинителя от США Роберта Джексона летом 1945 года вышел и заочный оппонент Лаутерпахта Рафаэль Лемкин. Он, не будучи тогда с ним знакомым лично, послал ему свою книгу «Правление государств «Оси» в оккупированной Европе». Тот внимательно ее прочел, делая пометки на полях. В частности, напротив цитаты высказывания маршала Гердта фон Рундштедта, одного из авторов плана нападения на СССР «Барбаросса». Якобы маршал заявил, что величайшей ошибкой Германии во время Первой мировой войны было «щадить жизнь гражданского населения вражеских стран», тогда как надо было уничтожать, как минимум, треть. Это ли не геноцид, — имел в виду Лемкин, пытаясь повлиять на настроение Джексона. И возымел определенный эффект. Джексон сам вносит слово «геноцид» в перечень предъявляемых обвинений в мае 1945 года по время подготовки американского проекта обвинения. А уже в конце мая Лемкин был включен в команду советников Джексона и начал работать в Комиссии по военным преступлениям. Однако в июле в статью 6 Устава трибунала вошли обвинения в преступлениях против человечности (в формулировке Лаутерпахта), но не вошел отдельным пунктом геноцид (в формулировке Лемкина). Самого Лемкина в результате интриг британских членов подготовительной группы чуть было не выдавили из команды Джексона, работавшей в Лондоне. Геноцид включили в общий перечень преступлений (в разделе «военные преступления»), но не в рубрику «преступления против человечности». Это была лишь частичная победа. Все же можно сказать, что в итоговых документах Нюрнберга возобладала концепция и формулировки Лаутерпахта.
Лично два «дуэлянта», Лемкин и Лаутерпахт, насколько известно, не встречались, разве что мимолетно или случайно. Никакой личной неприязни друг к другу они также не испытывали. Просто борьба идей…
Уроки Нюрнберга, выученные лишь спустя полвека
Одно из предложенных советской делегацией обвинений – преступления против гражданских лиц – в итоге, хотя и не без колебаний (все же надо учитывать, что юридический ум требует предельной конкретики) трансформировалось в «преступления против человечности», каковой термин у нас как раз прочно и ассоциируется с Нюрнбергским трибуналом еще со времен школы (для тех, кто там хорошо учился). И вот как выглядела статья 6 (с) Устава трибунала по состоянию на 8 августа 1945 года: «Убийства, пытки, порабощение, депортация и другие совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны; или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам в целях осуществления или в связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции Трибунала, независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они совершены, или нет». Однако затем, уже в октябре, точку с запятой в тексте заменили на запятую, и в результате новой юридической трактовки получалось, что довоенные события в той же Германии («Нюрнбергские законы» о чистоте арийской расы, например) выводились из-под юрисдикции трибунала, а его суду подлежали только преступления, совершенные уже после начала войны в сентябре 1939 года. Такую версию выдвигали некоторые исследователи (в том числе упомянутый выше Сэндс), она действительно эффектна. Однако дело, конечно, не только в конкретном знаке препинания, а в общем настрое, прежде всего, правоведов колониальных держав-победительниц, в основном Британии. Они опасались расширительной трактовки преступлений, совершенных в национальной юрисдикции и напрямую не увязанных с войной.
Как видим, слово «геноцид» было тут опущено. Позже оно все же появилось в разделе «военные преступления», однако не в разделе «преступления против человечности». А в окончательном приговоре и вовсе отсутствовало, да и в ходе судебных слушаний упоминалось очень редко.
Уже после вынесения приговора Нюрнбергским трибуналом ООН сделала новый шаг в развитии международного права, признав геноцид «преступлением, подлежащим действию международного права». Так сказано в соответствующей Конвенции о предупреждении геноцида.
Во времена «холодной войны» трудно было представить, чтобы державы-победительницы во Второй мировой войне сплотились в последовательном претворении в жизнь выстраданных кровью и выработанных в том числе в ходе Нюрнбергского процесса принципов международного права.
Прорывом в этом плане стали 1990-е годы, когда в моде были статьи о «конце истории» и возможностях сплочения мира на основе «универсальной» либеральной платформы и принятых в ней трактовок прав человека. Был наконец утвержден Статут Международного уголовного суда (его прототип учрежден в Гааге еще в 1922 году, но толком себя никак не проявил – собственно, до войны у него не было и «предмета» рассмотрения ввиду неразвитости международного права). «Новый» Международный суд был предназначен, прежде всего, для осуждения преступлений, совершенных в бывшей Югославии и Руанде. Причем в условиях, когда на международном уровне между ведущими державами (и после распада главного оппонента Запада СССР) воцарился консенсус по поводу того, что подобные преступления подлежат наказанию. Сейчас, по прошествии времени, уже понятно, что международное правосудие было беспристрастнее в отношении преступлений в Руанде, однако «югославский кейс» оказался более политизированным. Поэтому число обвинительных приговоров во втором случае характеризовал большой перекос в «пользу» сербов. То, что «не добомбило» НАТО, доделал Международный суд в Гааге. Кстати, первым государством, осужденным Международным судом за нарушение Конвенции о геноциде (хотя она не имела обязательной силы), стала именно Сербия – за то, что не предотвратила акты геноцида в Сребренице. Однако же албанских полевых командиров, уличенных в торговле человеческими органами, а затем выбившихся в «государственные деятели», международное правосудие практически не тронуло.
Первым обвинительным заключением по делу о преступлениях против человечности, вынесенным уже национальным судом, стало решение британского суда по делу Аугусто Пиночета в 1998 году: бывший чилийский диктатор был лишен права на иммунитет перед британским правосудием. Но, опять же – мог ли состояться такой процесс в годы «холодной войны», тем более, когда Пиночет еще был у власти, свергнув социалиста (значит, союзника СССР) Сальвадора Альенде?
Первым действующим главой государства, осужденным за геноцид, стал не любимый Западом президент Судана Аль-Башир в 2010 году. А два года спустя уже президент Либерии Чарльз Тейлор стал первым главой государства, осужденным за преступления против человечности. Оба этих приговора выглядят достаточно справедливыми, но они все же коснулись стран далеко не первого порядка. А вот что касается ведущих мировых держав, в их отношении международное право по-прежнему робеет. Впрочем, ни в одной ведущей державе не родилось фигуры и режима, подобных Гитлеру и Третьему рейху. Значит, уроки Второй мировой войны все же не прошли бесследно.
Источник информации: nuremberg.media
Российский государственный архив кинофотодокументов Арх. № В-2451, В-3128.
© Портал «Преступления нацистов в СССР»
