НЮРНБЕРГ

Судьба учёного

Председатель МСБМУ,член-корреспондент Российской Академии наук Николай Андреевич Махутов руководитМеждународным союзом бывших малолетних узников фашизмавот уже 28 лет.В недавно вышедшей в Москвекниге «Были вместе: детствои война» её автору и составителю Лидии Константиновне Крюковой,председателю общественной организации бывших несовершеннолетних узниковфашизма (Юго-западный административный округ Москвы),удалось записать рассказН.А. Махутова

– Когда началась война, мне было четыре, а когда я вернулся домой, исполнилось восемь. Некоторые люди удивляются, почему же мы так хорошо помним свое детство. А потому, что рядом с большой опасностью все сильно врезается в память.

Немцы пришли в село Чаянка Брасовского района Брянской (тогда Орловской) области в августе 1941 года. Сначала в нашем селе останавливались отступающие советские войска. Запыленные, усталые они брели на восток, оставляя брянскую землю. Ночевали бойцы в избах у местных жителей. Помню, как читал нашим постояльцам стихи Клима Ворошилова, а они мне аплодировали. Так шло отступление. А потом вдруг настало затишье. После него опять вдалеке показались колонны солдат. И мы, дети, побежали их встречать. Думали, что это наши отступающие части снова прибыли на ночлег. Бросились всей толпой к дороге, а по нам открыли огонь. От пулеметных очередей ребята падали, плакали. Тогда я впервые увидел, как стреляют по людям. В Чаянку пришли фашисты.

С 1941 по 1943 годы мы жили на оккупированной территории. Есть в истории войны такая страница, как создание Локотской республики. В поселке Локоть Брасовского района образовалось обособленное закрытое территориальное объединение, заправлял которым Каминский. В первый же день прихода фашистов он предложил врагам помощь в борьбе с партизанами и евреями и рассказал о своей любви к Гитлеру. Немцы давали ему свободу в действиях, снабжали и вооружали. За три года войны этот предатель дослужился до генерала СС. И в 1943 году, когда немцы стали отступать, Каминский предложил провести операцию, которая получила название «маршевые колонны». Это когда немецкие части во время своего бегства прикрывались местными жителями от партизан и советской авиации. Таким образом вместе с фашистами мы прошагали около 700 километров. Получалось, что нас гонят, гонят, а впереди лес, дорога через который заминирована партизанами. Для того, чтобы расчистить проход, делали так: немцы и полицаи брали бревно, забивали в его торы две оси, привязывали к нему две веревки и давали нам тянуть. Если это сооружение натыкалось на мину, то оно взрывалось. А после этого еще сообщалось, что таким образом партизаны воюют не против немцев, а против мирных людей.

Осенью того же года мы вместе с фашистскими частями оказались в Белоруссии. Там немцы решили, что пленники им больше не нужны, поэтому в Витебской области, под городом Лепелем, организовали для нас лагерь-тюрьму. Ее даже концлагерем нельзя назвать, потому что на этой территории не было никаких домов или других сооружений, только голая земля. Просто десять тысяч человек окружили колючей проволокой и приказали там жить.

И до декабря мы находились там без крыши над головой. Чтобы не окоченеть, собирали ветки, устраивали из них настилы. Дети ложились вовнутрь, кто-то пристраивался сверху, потом менялись местами. Так друг друга и согревали. Наутро просыпались засыпанные снегом, кто-то не просыпался вовсе.

Кормить нас особо не утруждались. Иногда привозили какую-то баланду.

Рядом с Лепелем был фашистский военный склад. В сорок третьем году к нему пробрались партизаны и взорвали его. Я до сих пор помню это огненное зарево. Охрану с нашего лагеря тогда сняли и направили на защиту и спасение складов. В этот момент к нам подоспели партизаны. Перерезали колючую проволоку и сказали: «Разбегайтесь». И мы сбежали. Потом Каминский и его службы распространили слухи среди местного населения о том, что мы бандиты, ворующие белорусский хлеб и отравляющие воду в их колодцах, поэтому нас необходимо срочно изловить.

Так бродили мы по лесам, пока не оказались на территории партизанского отряда Родионова. Тоже историческая личность! Я его очень хорошо помню. Он примерно таким же образом, как и Каминский, вроде бы подался к немцам вместе со своими людьми, которых было около 800 человек. Все они прошли проверку, получили оружие и обмундирование, после чего ушли в партизаны. Вот в этот отряд мы и попали. Мама, младшая сестра (ей тогда было всего три года), я и старший брат. Мама работала там санитаркой.

В апреле 1944 года немцы начали отступать. Чтобы им помешать, отряд Родионова устроил засаду в лесу и перекрыл путь. Но фашисты подтянули авиацию и танки и практически полностью уничтожили партизан. Мы были в этом жутком месиве, когда летели бомбы, вокруг падали деревья… Оставшихся в живых схватили и снова погнали в качестве прикрытия для отступления. Здесь уже наша семья растерялась. Я оказался в Польше. Второй раз в заключении был с апреля по июль.

Пока мы двигались по польской территории, в небе кружили наши самолеты. Пилоты видели, что внизу идут не только немцы, но и мы, поэтому сильно не бомбили, сохраняли нам жизни. Спасибо им за это большое!

Вообще, с отступлением в 1944 году все повторялось, как и в 1941-м, когда вслед за русскими сразу же в нашем селе появились немцы, только здесь было наоборот. В 1943-1944 годах нас фашисты гнали, гнали, а потом вдруг, ничего не говоря, быстро бросили и уехали. Все их машины и танки ушли на запад, а следом за ними пришли наши солдаты и наши танки. Бойцы подбежали к нам, один офицер схватил меня на руки, прижал к себе и начал искать что-то у себя по карманам. Достал шоколадку, на которой еще что-то не по-русски было написано, наверное, американская плитка, и угостил меня. Я ее, конечно, проглотил в один момент. И сразу очень плохо стало, меня так рвало. С тех пор коричневый шоколад не люблю, белый еще могу попробовать.

Оттуда, из Польши, попал в Минск, где около двух недель всех бывших узников проверяли фильтрационные службы, НКВД, выясняли: кто есть кто. Там же, как бы удивительно это ни звучало, вновь встретился со своей семьей. Это был июль 1944 года. К осени мы вернулись к себе домой. Только домов-то у нас и не было. Они были сожжены. Поэтому люди стали строить себе землянки. Мы тоже один год в ней прожили.

Последний год войны был очень тяжелым. Мы вернулись осенью, а урожая нет, его никто не сеял. Начался голод. Даже страшно вспомнить, что нам приходилось есть.

Зимой 1944-1945 годов я пошел в школу. Ее устроили в церкви. Набрали четыре класса, рассадили в разных приделах, а единственная учительница ходила по кругу и раздавала задания. Писали мы двумя видами чернил: красными, которые делали из свеклы, и черными – из жженой резины, смешанной с водой. Книг и тетрадей не было, вместо них использовались газеты. Когда я закончил первый класс, то и писать-то толком не умел.

В 1945 году с войны вернулся отец, и жить стало полегче. Мы переехали в районный центр Брасово. В 1947-1949 годах построили себе дом там же, в Брянской области. До сих пор его навещаю.

В Брянской области я прожил до самого студенчества. Потом решил ехать в Москву, поступать в Московский авиационный технологический институт. Дипломную работу в 1958-1959 годах писал в Институте машиноведения Академии наук СССР. Тогда же устроился туда на работу. Окончил аспирантуру, защитил кандидатскую. В 36 лет стал доктором наук. В 1949-м – членом-корреспондентом Академии наук СССР, опубликовал более 60 книг и более 1000 статей и докладов, подготовил 60 кандидатов и докторов наук, награжден пятью государственными орденами, многими медалями.